И маятник качнулся... - Страница 109

109

Она подарила мне не менее долгий и изучающий взгляд, с трудом удержалась от улыбки, видимо, вспомнив мои пререкания с рыжей воительницей, и произнесла:

— Что мы должны о тебе думать?

— То, что вам угодно.

— Тебе всё равно?

— Пожалуй, нет. Но у вас уже должно было сложиться впечатление обо мне: плохое ли, хорошее ли, но оно есть и никуда не денется. Я могу только дополнить его какими-то чертами. Спрашивайте — я постараюсь ответить.

— Ты так легко согласишься быть таким, каким кажешься? — Женщина чуть посерьёзнела.

— А почему вы думаете, что я только кажусь ТАКИМ? Может быть, я и есть ТАКОЙ. — Я возвратил ей усмешку.

— Может быть... — Она кивнула. — Хорошо, тогда ответь: что бы ты сказал о человеке, который, зная, что его враждебно примут в любом обществе, рискнул выйти на свет костра, чтобы попросить о помощи, и не для себя, а для больного ребёнка?

— Я бы сказал, что он не слишком умён.

— А может быть, слишком благороден? — Женщина сузила глаза, испытующе ожидая моей реакции.

— Временами это одно и то же. — Я горько вздохнул.

— То, что за словом ты в карман не полезешь, я уже поняла. — В светлых глазах прыгали весёлые демонята. — Даже когда безопаснее — промолчать.

— Я подвергал себя опасности? — Изображаю изумление. — Неужели? Позвольте не согласиться с этим утверждением.

— Почему?

— Если бы вы решили меня убить, я бы давно уже был мёртв, верно?

Женщина равнодушно пожала плечами:

— Допустим.

— Ну а раз уж я очнулся на этом свете, а не на том, моя кончина, безусловно, откладывается. На некоторое время. Например, до выяснения причин моего появления в лесу.

— И?

— Что?

— Как ты оказался в лесу?

— Дело в том, что уютный дом, в котором я имел удовольствие обретаться в течение последних недель, прекратил своё существование, и я почёл за лучшее покинуть развалины, — ответил я, тщательно подбирая слова.

— А девочка?

— Кстати, как она?

— К завтрашнему дню лихорадка пройдёт. Ты успел вовремя... Итак?

— Ну не мог же я оставить её одну посреди необитаемого леса!

— Беглый раб с умирающим ребёнком на руках... — задумчиво протянула женщина. — Странная парочка.

— Почему сразу — беглый? — насупился я.

— Что-то не вижу поблизости персону, которая могла бы называться твоим хозяином, — констатировала моя собеседница.

— Ну... — А что тут скажешь?

— Так где же он, твой хозяин?

— Понятия не имею, — признался я.

— Вот как? — Она сделала вид, что удивилась.

— Видите ли... — Что я могу ей сказать, если и сам не понимаю наших взаимоотношений? Врать? Неохота. И не потому, что лень, а потому что... Не стоит без особой надобности возводить стену лжи: её слишком трудно рушить. — Мой... хозяин временно уступил меня своему... хорошему знакомому, которого мне пришлось покинуть примерно полтора месяца назад и не по своей воле. А сейчас я оказался на значительном удалении от дома...

— И где находится дом?

Я прикинул в уме расстояние и ужаснулся:

— Сотня миль к северо-востоку от Улларэда.

Женщина присвистнула:

— Далековато!

— У меня не было выбора. С большим удовольствием я бы вернулся к своему хозяину, чем плутать в дебрях Россона.

— Мы будем проезжать через Улларэд... — вполголоса, для себя, отметила женщина и продолжила: — Ладно, пока поверю на слово. Хотя вряд ли ты сказал всё, что я хотела бы знать.

— Не всё, — согласился я. — Но я не произнёс ни слова лжи.

— Ты этим гордишься?

— Чем?

— Тем, что не солгал?

— Немного. — Я куснул губу, понимая, что за таким вопросом последует менее приятный.

— Тогда ответь: клеймо, которое ты носишь на своём лице — справедливо?

Я помедлил с ответом. Не слишком долго, чтобы не вызывать неудовольствие женщины.

— В какой-то мере.

— И это твой ответ? Меня он не устраивает!

— Хорошо, скажу иначе: тот, кто его поставил, руководствовался собственной извращённой фантазией и безрассудным приказом своего господина, но...

— Но?

— Я и в самом деле повинен в смерти одной беременной женщины. Она умерла, рожая меня...

Я был бесстрастен, как никогда. Боль не исчезла, а перешла в качественно иное состояние. Тихую скорбь. У меня больше не доставало сил оплакивать то, что произошло много лет назад. Бессмысленно. Бесполезно. Наверное, даже глупо. Если слёзы не принесут облегчения, к чему снова и снова проливать их? Я стал черствее? Да. Наверное, я просто стал... мудрее.

Женщина молчала. Долго. Глядя мне прямо в глаза, она думала о чём-то своём, о каком-то событии, некогда затронувшем её сердце. Но вот взгляд вновь обрёл спокойную уверенность:

— Развяжи его, Хок.

— Но, матушка...

— Он не причинит нам зла.

— Ну, как знаете... — проворчало рыжее чудо, освобождая мои запястья от верёвок.

— Ты можешь быть свободен, — разрешила женщина.

— Я благодарен за ваше решение, но...

— Что ещё?

— Видите ли...

— Завтра девочка поправится, и ты сможешь взять её с собой.

— Не об этом речь... — Я мучительно перебрал в уме варианты одной и той же просьбы и выпалил: — Позвольте мне присоединиться к вам!

— Зачем? — недоумённо спросили и женщина и девица.

— Я запросто сгину в этих дебрях, да ещё и с ребёнком на руках — вы же не допустите этого? И потом, я буду весьма признателен, если вы доставите меня к моему хозяину... Если уж всё равно собираетесь в те места...

— А он?

— Что — он?

— Он будет «признателен»? — с интересом спросила хозяйка фургона.

— Ну... э... — Я представил лицо Мастера, вздохнул и, отведя глаза, подтвердил: — Будет. Непременно.

109